Приветствую Вас Гость | RSS

Мой сайт

Четверг, 28.03.2024, 15:18
Строительная жертва
 
Легенда о Сурамской крепости
 
Это не отдельная легенда об одной крепости, а целая группа народных преданий о разных крепостях Грузии, да и всего Кавказа. Эти предания совпадают во всех своих общих чертах, а различаются только лишь конкретно: привязкой к географическим объектам. Также к различным эпохам относятся историизирующие их "фактографические" привязки, но большинство из них относятся ко времени принятия христианства, таким образом достигается возможность синтеза языческого и христианского в данном факте. Наиболее известной из этой группы легенд является легенда о Сурамской крепости, она и дала название этому разделу. Суть её вот в чем. Царь Сасанидского Ирана в очередной раз вторгся в пределы Грузии. Для того, чтобы остановить войско захватчиков грузинский царь приказал построить крепости на стратегически важных дорогах. Больше всего хлопот царю и строителям доставила крепость Сурами – её стену клали несколько раз, а она разваливалась снова и снова. Поскольку она стояла на очень важном для обороны страны месте царь уделил ей много внимания. но все – бесполезно. И вот однажды он получает предсказание о том, что крепость будет стоять вечно и никогда не будет взята врагом, если в образовавшийся обвал при его закладывании замуровать живым единственного сына вдовы, воспитывавшей сына водиночку. Царь объевляет об этом народу и тут либо один парень вызывается на это дело сам, либо на него падает жребий, либо других людей отвечающих подобным требованиям неоказалось, но замуровывают в специально сделанную нишу именно героя. Затем следует диалог героя с матерью: "Ну как ты там?" – "Да вот уже по колено врос." – "Ну как ты там?" – "Да вот уже по пояс врос." Позднее, когда войско вражеское было отбито под стенами этой крепости, мать героя долгие горы еще приходила к тому месту, где замуровали её сына и подолгу разговаривала с ним, а он ей отвечал. Предсказание исполнилось в точности – с тех пор Сурами стала неприступной крепостью. Подобные легенды, что интересно, характерны более всего для мегалитических крепостей, т.е. сложенных циклопической кладкой из дикого камня насухо без раствора.
 
Строительная жертва
 
В этой легенде мы видим пример так называемой "строительной жертвы" – человеческого жертвоприношения при строительсте города. По верованиям оставшимся с мегалитических времен убитый и захороненный в стене станет genii loci (духом города), который будет защищать потомков на магическом уровне. Обряд этот сохранился вплоть до позднего средневековья и постепенно выродился в жертву каким-нибудь животным, а затем перешло в поверье, что первой нужно впустить в новый дом кошку [Зеленин Д.К. Тотемы-деревья в сказаниях и обрядах европейских народов // Избранные труды. Статьи по духовной культуре 1934-1954. М., "Индрик", 2004, с. 145-175]. Зеленин предполагал, что этот обычай относится ко временам глубокой древности, когда строительная жертва представляла собой жертву духам деревьев-тотемов, уничтоженных и использованных при постройке дома, в противном бы случае духи деревьев стали бы мстить строителям и жильцам построенного дома. Несмотря на красоту такой гипотезы, к сожалению с нею нельзя согласиться. Экологичность подобного подхода к деревьям-тотемам является на наш взгляд излишней модернизацией архаичных мифологем. Во-первых, значение тотемов-деревьев Зелениным весьма преувеличено. Во-вторых, есть чёткие этнографические данные, свидетельствующие, что поедание тотемного животного было одним из важных элементов культа, при помощи которого члены тотемной группы становились сопричастными своему тотему; практиковалось и поедание тотема в других случаях и практически всегда такое сакральное или профанное поедание тотема сопровождалось ритуалами, направленными на то чтобы воскресить съеденное животное или же стимулировать плодовитость и рост поголовья "своих" животных. Напротив, человеческие жертвы тотемным животным неизвестны, в тех случаях, когда практиковались человеческие жертвы богам имеющим зооморфные черты, их зооморфность является пережиточной. Поэтому, следует сказать, что природа строительной жертвы была принципиально иной. В древности строительная жертва была весьма популярна. Достаточно сказать, что само русское слово "детинец" обозначавшее городскую цитадель получило свое происхождение от обычая приносить в жертву перед постройкой крепости, ребенка и по славянскому обычаю в жертву при строительстве крепости приносили в жертву молодых женщин, сам термин "детинец" остался в употреблении. Ту же охранительную функцию имеют погребения у стен крепости. Таковы, например, круги шахтных погребений А и В в Микенах, в городе стены которого построены циклопической кладкой. Они сопряжены не просто с крепостной стеной, а с самым уязвимым для нее местом – воротами. Именно здесь умершие предки должны были сражаться с врагами своих потомков, осаждающими город. Близка к данному контексту и легенда об основании Рима, она рассказывает о том, что когда была прочерчена граница крепостной стены Ромул, основатель города, убил своего брата-близнеца Рема на этой границе и похоронил его там же. Таким образом мы видим, что старинная грузинская легенда является отражением архаичных воззрений мегалитической эпохи и имеет много эквивалентов в других культурах, возникших на мегалитическом субстрате. В Евразии есть множество крепостей, в которых одна из башен называется "девичьей". Поэтичные легенды рассказывают обычно, что когда-то с этой башли бросилась девушка, нежелавшая идти замуж за нелюбимого. Эта легенда тоже отголосок существовавшего некогда жертвоприношения девушки, которое позднее было переосмыслено в форме такой легенды. Отметим, что подобные обычаи существовали в различных культурах[i], в нашем примере важно, вмуровывание человека именно в каменную кладку стены, что подтверждает наличие на Кавказе мегалитической мифологемы "человек = камень". Определённый отголосок такой же точно строительной жертвы мы видим в христианстве, утверждающем, что "предвечный отец положил своего собственного сына краеугольным камнем всего создания, чтобы спасти мир от истления и через смерть невинного остановить яростный натиск адских сил" (по Зеленину // http://deja-vu4.narod.ru/Bauopfer.html), причём, согласно каноническому преданию Иисус на момент распятия был сыном вдовы. Важной особенностью выдающей в легенде о Сурамис-цихе мегалитическое наследие является то, что герой – единственный сын вдовы. Это сближает его с Амирани, и Сосруко они единственные сыновья (да и единственные дети) матерей, причем Сосруко, как и Аттис и Митра родился прямо из камня. Их матери уникальны для родового патриархального общества – женщина живущая длительное время без мужа, а тем боле сама воспитывающая ребенка это девиация, указывающая на большую внутреннюю силу матери, способной пойти против общественного мнения. Кроме того, судя по силе матери, в ней угадывается образ богини Дали. Мотив того что она сама повинна в смерти собственного сына в тексте непроявлен (легенда по своей направленности – патриотически-романтическая), но он угадывается в последующих действиях матери, которая длительное время будет приходить к стене, в которой замурован её сын.
 
Строительная жертва на мегалитическом ареале
 
Мотив замуровывания единственного сына вдовы характерен и для европейских средневековых легенд[ii]. Эти легенды также как и Сурамис-цихе имеют историизирующие их привязки, но они такая историизация лишь модернизирует древние мифологемы. Часто в таких легендах имеется специальное этическое отступление напрямую обвиняющее мать, продавшую ребёнка для строительной жертвы, но и в данном случае. Так, в легенде о крепостной стене города Либенштейн (Тюрингия), замуровыванию подверглась маленькая девочка, в этой легенде в рудиментарной форме сохранился диалог жертвы с матерью, а также сохранилось и продолжение о том, что до сих пор по развалинам крепости и по соседней с ней горе бродит призрак матери этой девочки. Здесь мы видим как бы объединение матери и жертвы (представленной на сей раз девочкой) в единое целое: богиня-гробница и погребённая в ней неразлучны. В другой версии этой легенды дочь жила в каменной нише 7 лет, крича и моля о том, чтобы её выпустили, а на эти крики слетались стаи галок. Мотив жизни в каменной нише есть и легенде о замуровывании единственного сына вдовы в крепостной стене г. Магдебурга. Эта легенда имеет необычное продолжение, связывающее её с двумя мегалитическими мотивами "земля своё возьмёт" (см. о ней ниже) и мотивом жизни в мегалитической гробнице погребённого заживо. Согласно этой легенде, мать отдавшая своего ребёнка, через 50 лет после его замуровывания вернулась в город и стала молить о погребении своего сына. Когда нишу вскрыли – в ней обнаружили низенького седого старика с длинной бородой, вросшей в кладку. Над его головой была пустота, в которой свили себе гнездо птицы, приносившие ему еду. Когда архитектор и каменщик попытались извлечь старика из ниши, он, по их уверениям, всё ещё издавал стоны, но, как только он попал под солнечные лучи, он превратился в безжизненный труп ребёнка. Эта легенда имеет мегалитические, и прежде всего, кавказские аналогии. Погребённый ещё живым, Сосруко, продолжает длительное время жить в своей мегалитической гробнице и помогать своим потомкам, есть у Сосруко и мотив "второй смерти". Пустота, в которой жили птицы напоминает нам об отверствии в фасадной плите дольмена, через которую душа умершего выходит к живым и принимает подношения пищей. Отметим также, что в ряде афразийских культур душа умершего представлялась в виде птицы (Матье Мифы), вылетающей на время из гробницы. Диалог между матерью и дочерью есть и в легенде об основании Копенгагена. Единственное отличие её в том, что девочку замуровали не в саму стену, а в насыпь, на которой затем построили крепость. Мегалитические постройки использовавшиеся для погребений породили ряд легенд и поверий о жертвоприношениях человеческой кровью при их постройке. Так, согласно шотландским поверьям, пикты, которым шотландцы приписывают мегалиты, орошали краеугольные камни мегалитических сооружений человеческой кровью. В этом, безусловно, видно искажение исходного мифопоэтического и мифоритуального комплексов в инокультурной среде: шотландцы знали, что мегалиты связаны с погребениями, но восприняли эту информацию так, будто бы там не погребали умерших, а приносили человеческие жертвы. Между предыдущей легендой и Сурамис-цихе находится английская легенда о Вортигерне, который не мог закончить постройку башни, пока камни её фундамента не будут смочены кровью ребёнка рождённого матерью без отца. В этой легенде сохраняется в неявной форме мотив "единственного сына вдовы". Сходны с легендой о Сурамис-цихе по сохранившемуся в них мегалитическому наследию западноевропейские легенды о единственных сыновьях строителей замурованных в замки мостовых сводов. Здесь, как и в Сурамис-цихе, мы видим два мегалитических мотива: "человек = камень" и мотив смерти единственного сына. В этих легендах мегалитические представления приобрели иное значение. Изначально речь шла о замуровывании жертв в своды мостов, ведших через рвы к крепостным укреплениям городов и зàмков, чтобы сделать эти замки неприступными. С течением времени эта мифологема была приписана и мостам через естественные преграды, а особенно тем, преодоление которых было по тем или иным причинам затруднительно. Последняя по историизирующим "привязкам" жертва при строительстве моста в Германии связана со строительством в 19 в.н.э. железнодорожного моста в долине Гольч (близ Рейхенбаха, Саксония), а в ряде регионов З. Европы вера в возможность такой жертвы сохранилась вплоть до второй четверти 20 в.н.э. (обзор по Зеленину) Строительная жертва была широко распространена у хамитских народов З. Африки. У них, был распространён обычай зарывать жертву у главных ворот столицы, что сближает такую жертву с уже упоминавшимися в этой связи, погребальными кругами Микен. Часто с мегалитической строительной жертвой связаны и легенды о "девичьей башне". Такое название обычно носила самая неприступная из башен средневековых крепостей. Романтическая легенда, обычно связывавшаяся с этой башней гласила, что некогда с этой башни от несчастной любви бросилась и разбилась насмерть девушка. Живучесть подобных легенд на широком ареале не позволяет видеть в этой легенде исторический факт. Напротив, здесь речь идёт о переосмыслении древней мифологемы. В данном случае в легенде нашла отражение архаическая практика строительной жертвы, по мегалитическому типу. Похоже, что речь идёт об идентификации каменной богини и представлявшей её в ритуале жрицы с одной стороны и башни-цитадели с другой. Мы уже говорили о допустимости описания мегалитической богини как каменной башни (TWR) на Средиземноморском мегалитическом ареале. Ритуальная строительная жертва жрицы замещала каменную богиню и делала башню неприступной. Интересно, что достаточно большое количество менгиров назывались женскими именами (например англ. кромлех Long Mag and her daughters) и отождествлялись с девушками (Nine Maiden в Корнуолле) и (реже) женщинами [http://megalithic.co.uk, http://stonepages.com, http://www.hgstump.de/map8.htm].
 
Строительная жертва вне мегалитического ареала
 
Значительные расхождения наблюдаются при сравнении строительной жертвы на мегалитическом ареале и вне его. Так, у славян, как уже было сказано, приносили в жертву молодых женщин. В сербской народной песне "Постройка Скадра" в каменно-деревянную крепостную стену замуровывают женщину, жену младшего из братьев – основателей города. Эта жертва адресована виле, женскому духу реки протекающей близ крепостной стены. Женщина просит оставить дырку в стене на уровне грудей, чтобы она могла кормить грудью своего одномесячного сына. По легенде женщина кормила своего сына в течении года, а после того, как утверждает легенда и до сих пор, со стен крепости течёт белёсая жидкость, похожая на извёстку и её пьют женщины, в грудях которых закончилось молоко. Подобные легенды и связанные с ними поверья широко распространены по славянским районам Балканского полуострова. Есть подобная легенда и о нижегородском Кремле, согласно этой легенде жену купца, проходившую мимо с коромыслом, строители привязывают к доске, доску опускают в яму, а яму засыпают землёй. Как мы видим славянская строительная жертва имеет существенные отличия от мегалитической: она связана с культом богини-матери, жертва приносится женскому духу реки, причём в жертву выбирается знатная женщина родственно связанная с основателями города, замуровывается женщина не в каменную, а в деревянную или каменно-деревянную стену. Последнее наиболее удивительно, ведь на Балканах камень в качестве строительного материала есть в избытке, однако, легенды связывают мотив замуровывания женщин с крепостями, при закладке которых было использовано большое количество дерева, а в нижегородской легенде жертву непосредственно привязали к дереву. Вместе с тем, все легенды о строительной жертве известные на мегалитическом ареале связаны с замуровыванием жертвы в каменную кладку (Зеленин, Избр., с. 158). Пограничной между мегалитическими и славянскими легендами служит польская легенда о принесении в жертву при строительстве замка в Бижах пары молодожёнов. И ещё одно пограничное славянское поверье – западные и южные славяне обходили строительство окружной дорогой, потому что верили, что в стену могут замуровать их тень. В этом мы видим соединение со строительной жертвой гето-дакийских поверий о том, что вампиры не отбрасывают тени. Мотив строительной жертвы используемой в качестве выкупа "хозяину земли" (вариант – виле) за место на котором строится дом или крепость широко распространённый у балканских славян восходит ко времени миграции славян на Балканы: заселив незнакомую, чужую территорию они должны были ритуально закрепить за собой право жить на ней. Североамериканские индейцы знали несколько вариантов строительной жертвы. По одному из них рабов предварительно убивали, а затем их трупы закапывали под угловые столбы нового здания. По другому – кровью убитого раба напаивали землю, на которой возводился новый дом. Папуасы Новой Гвинеи совершали строительную жертву смазывая человеческой кровью порог своего нового дома. В первом случае убитые превращаются в духом-охранителей дома, а последние два обряда являются умилостивительными, очитсительными или благодарственными жертвоприношениями духам. В Таиланде был обычай по которому мужчин нанимали на работу охранников ворот, после чего их обезглавливали и закапывали под теми воротами, которые они должны были охранять. В 19-20 в.н.э. вместо таких стражников под воротами стали закапывать камни. Рассмотрим этот случай особо: вроде бы это может служить примером существования мегалитической мифологемы "человек = камень" в ЮВ Азии. Однако, это не так. Во-первых, эквивалентность человека камню не находит значительного распространения в мифологии и фольклоре ни народов Таиланда, ни народов ЮВ Азии в целом (МНМ). Во-вторых, замена человека камнем не была вызвана внутренними для этой культуры причинами и ассоциациями, а была связана с необходимостью внешней европеизации и отказа от наиболее негуманных обычаев, отказа, сделанного страной зажатой между англичанами и французами. В-третьих, выбор камней в качестве замены охранникам был сделан на основании того, что они, в отличии от людей – предметы неживые, и их выбор в качестве замены произволен, вместо камней с достаточно равной степенью вероятности могли бы избрать священные предметы из соседнего монастыря или свитки буддийских сутр. Итак, все рассмотренные выше варианты строительной жертвы значительно отличаются от мегалитического образца, представленного выше. При универсальной общности строительной жертвы, в каждом отдельном культурном ареале распространён какой-то определённый вид строительной жертвы отличающийся от строительной жертвы в иных культурных ареалах. Это особенно показательно, потому что в ЮВ Азии известны мегалитические памятники, которые возникли там самостоятельно, а не в результате миграции туда некоего мореходного народа. Параллельно с человеческими жертвоприношениями при строительстве производили и жертвоприношения животных. Подробное рассмотрение заместительных жертвоприношений животных не входит в круг проблем, рассматриваемых в нашей работе, однако, уделим ей некоторое внимание, чтобы показать ареальные особенности строительной жертвы. В Скандинавии и Дании при строительстве церкви закладывали в фундамент живого ягнёнка, символизировавшего Иисуса. На Балканах, где сильно было митраистское наследие при строительстве домов и церквей приносили в жертву петуха, курицу или куриное яйцо. Такая же жертва приносилась в Поволжье и в ряде мест России, но здесь, петух/курица являются солярными языческими символами. На равнинной территории от Рейна до Дуная, т.е. на ареале расселения ИЕ после их инвазии из Понто-Каспийских степей при закладке дома в фундамент клали конскую голову, а при закладке богатых домов и церквей – живую лошадь. В Ц. Европе (Саксонии, Чехии, Брауншвейге) вместо животных в фундамент зарывали сосуды с пищей, они фиксируются археологически на этом ареале не позже 1 тыс. до н.э., а борьба церкви с этим, как она считала, суеверием зафиксирована ещё в 13 в.н.э. Другим центральноевропейским обычаем было захоронение умерших людей под полом своих домов, как гробах, так и без них. В этом обычае непосредственно не связанном со строительной жертвой видится непосредственное воплощение римских верований о духах предков, покровительствовавших живущим в доме потомкам.
 
[i]) Самый последний пример строительной жертвы относится к 1885 г. Случай этот сколь анахроничен, столь и забавен, поэтому приведём описание его полностью: "Для "укрепления" города Мандалай при его основании под воротами и угловыми башнями мандалайского кремля и непосредственно под троном были замурованы 52 человека в качестве жертв духам (натам). В основании угловых башен были помещены также четыре кувшина с маслом, которые раз в 7 лет должны были проверяться астрологами. На третью проверку, в 1880 году, выяснилось, что масло в двух кувшинах высохло. Кроме того появилось немало других недобрых предзнаменований. Астрологи порекомендовали королю Тибо перенести столицу. Король категорически отказался. Тогда было принято решение умилостивить натов принесением большого количества ритуальных жертв - 100 мужчин, 100 женщин, 100 мальчиков, 100 девочек, 100 солдат и 100 иностранцев. Указ был объявлен публично (это уже в век железных дорог и телеграфа!), начались аресты, и в Мандалае наступила всеобщя паника. Жители бежали из города, а иностранные государства, и в первую очередь Британия, стали недвусмысленно угрожать, опасаясь за жизнь своих подданных. В ответ на английский ультиматум аресты прекратились, но 100 арестованных удалось тайно замуровать заживо. Недипломатично пытаясь противостоять Британии, король Тибо подписал договор с Францией о строительстве железной дороги из Лаоса в Мандалай и организации совместного военного флота на Иравади. Англичане решили воспротивиться французскому влиянию в Бирме и, воспользовавшись внутренней нестабильностью, легко заняли Мандалай в 1885 г., восторжено встреченные населением. По дороге им попалась вооруженная чуть ли не луками со стрелами экзотическая армия, которая рассеялась после первых же выстрелов из современных орудий. Король Тибо и королева Супаялат были отправлены в ссылку в глубь Индии, где и прожили о конца жизни." (http://www.strannik.de/travel/burma.htm) Отметим, однако, что неблагоприятное для мандалайского королевства предсказание всё-таки сбылосьJ.

[ii]) Средневековые легенды приведены по Зеленину, с. 145-175. Отметим, что Зеленин для З. Европы использовал приимущественно немецкий материал, тогда как эти легенды были известны по всему мегалитическому ареалу. Эти легенды, безусловно, восходят к мегалитической эпохе, т.к. их нет и не может быть в Ведах: у ИЕ – номадов Понто-Каспийских степей – не могло быть городов и замков. Не было их у ИЕ и значительное время после инвазии в Ц. Европу. На Кавказе и в З. Европе эти мегалитические мифологемы "прорастают" сквозь адстрат самостоятельно без связи друг с другом в историческую эпоху.